Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа.
В истории Церкви, в житиях святых есть много такого, взирая на что, мы можем извлечь уроки для нашей собственной жизни. Ведь и подвиги, и грехи, и добродетели, и нечестие всегда остаются одними и теми же. На предстоящей седмице, в понедельник, Церковь молитвенно чтит память двух удивительных святых – преподобных Кариона и сына его Захарии, подвижников египетских, которые подвизались в IV веке в монастыре преподобного аввы Исидора.
Один святой муж как-то заметил, что для Церкви нет хуже гонений, чем отсутствие гонений. Потому что в гонениях люди как-то внутренне мобилизуются, отсеивается в минуту опасности всё лишнее. Отсеиваются и те люди, которые ходят в церковь лишь из каких-то меркантильных интересов, или ходят «бо треба, щоб так було».
В IV веке христианство становится не просто законным, но государственной религией. Многие христиане, ранее пребывавшие в постоянной смертельной опасности, видели в этом некий упадок. Они настолько привыкли жить в непрерывном конфликте с окружающим миром, что войти в эпоху относительного спокойствия и благоденствия просто не смогли. Кроме тех подвижников, которые уходили в пустыню ради особых подвигов и великой аскезы, появились и такие, кто просто бежал от мира, опасаясь своего собственного обмирщвления, опасаясь поддаться соблазнам. Были среди них люди рассудительные, были и те, кто делал это безрассудно – уходя в монастырь и оставляя в миру иждивенцев, т.е. тех, кто материально зависел от них. И вот один из таких христиан, Карион, боясь согласия с суетой мира, убежал в египетскую пустыню, оставив дома жену с двумя малолетними детьми.
Ещё в те времена было определено, чтобы в монастыри не брали тех, кто имеет некие обязанности перед неспособными самостоятельно пропитаться. И сегодня Церковь рассудительна на этот счёт. Например, если у женщины есть малолетние дети, а она вдруг воспылала желанием пойти в монастырь, ей скажут, чтобы вначале детей на ноги поставила. Дабы не давать другим соблазна.
Карион просто убежал. Был принят в монастырь, прошло несколько лет, и в пустыне отыскала его бывшая жена и сказала: «Я вполне понимаю твои духовные подвиги, и пока дети были младенцами, я с ними ещё как-то справлялась, могла их прокормить на то, что ты мне оставил. Сейчас прокормить их и дать им воспитание я не в силах. Что скажешь мне делать?» Попросив совета у отцов, рассудили поступить следующим образом. Сына, которому было тогда пять-шесть лет, Карион забрал с собой в монастырь. Дочку забрала с собой мать, удалившись в один с женских монастырей. Это не значит, что этих детей сразу постригали в монахи, нет. Они просто воспитывались при монастыре, а дальше имели полную свободу выбора, как продолжать свою жизнь.
Где-то к 1988 году закончилась советская эпоха гонения на Церковь. Казалось бы – верить стало можно, казалось бы – издаётся огромное количество духовной литературы, ты имеешь возможность ходить в Церковь, имеешь возможность изучать творения святых отцов, имеешь возможность поработать над своей душой. Но почему-то есть такие христиане, которых вместо храма тянет на какие-то митинги, на демонстрации. Которые ждут больше не пришествия Христа, а пришествия антихриста. Ходят с какими-то удивительными плакатами, творят нечто немыслимое. Вот этот дух, буйный дух не нашедший покоя, основан на ревности не по разуму. В Церкви есть великий принцип – послушание. Именно порядок церковного послушания охлаждает самые безрассудные и дерзкие умы.
Итак, Карион вместе с сыном Захарией остались в монастыре аввы Исидора. Понятно, что маленький мальчик был всеобщим любимцем ровно до того момента, как он превратился в молодого симпатичного юношу. В древние монастыри, дабы ни у кого не возникало дурных помыслов; дабы у тех, кто многие годы в пустыне не видел женских симпатичных лиц, а видел лишь только одних бородатых старцев, не возникали даже внутренние какие-то смущения и беспокойства; в древние пустынные монастыри не брали людей без бороды. Дабы не смущаться.
Посовещавшись, отцы сказали Кариону: «Твой ребёнок превратился в юношу, и его телесная красота может соблазнить многих хотя бы на внутреннее падение. Поэтому, воспитали и – скатертью дорожка». Но живший рядом со святыми мужами юный Захария столь полюбил подвижническую жизнь, он имел такое желание подвизаться, что всеми силами, всеми фибрами своей души он хотел остаться в монастыре. Ему сказали: «У нас в монастыре симпатичных маленьких мальчиков не держат». Он сказал: «Хорошо, мы это исправим». Тогда он сделал то, что можно рассматривать как дерзость, членовредительство. Но многие вещи, как мы уже убедились из этого жития, Господь Промыслом Своим даже нечто худое обращает ко благу. Имея великую решимость быть всю жизнь монахом, юный Захария решил, что телесная красота ему в этом деле совсем не нужна, и если она является единственным препятствием к иноческой жизни, то он с лёгкостью расстанется с ней. Он нашёл в одном из оазисов ядовитое болото и залез в него, закрыв руками только глаза. Когда он еле выполз оттуда через несколько часов, всё его тело представляло собой один сплошной ожог. Кожа стала красной и бугристой, волосы вылезли, он был обезображен на всю жизнь. Братия его подлечила, и в принципе со здоровьем всё было нормально, но теперь у него не было телесной красоты, и она не смущала никого.
Захария остался в монастыре. Он был человеком действительно великого духа. Человеком способным на дерзкие, порой безрассудные поступки. Почему? Потому что имел великую любовь к Господу. И эта любовь к Богу, к иноческой жизни, покрывала многое другое. Он стал учеником другого великого мужа. После смерти отца своего Кариона Захария духовно окормлялся и был учеником преп. аввы Моисея Мурина, того самого, который был негром, а прошлой жизни ещё и бандитом. К тому времени преп. Моисей уже сподобился пресвитерского сана, и история египетской пустыни донесла в летописи отрывки бесед этих двух великих подвижников.
Сегодня очень часто молодые люди подходят к священникам и, видя красоту монашеского облачения – клобуки, мантии, спрашивают: «Что мне делать для того, чтобы стать монахом? И как мне определить, стоит мне идти в монастырь или нет?» Думаю, что последний вопрос для человека, который всерьёз думает о монашестве, даже не должен стоять. Это должна быть решимость. Причём решимость не сиюминутная, а решимость всей жизни.
Жизнь монаха будет нелёгкой. Не имея некоторых поверхностных скорбей окружающего мира, монах частенько будет уязвляться внутренними искушениями, внешне незаметными, в самое сердце. Монах – это добровольный подвиг постоянного крестоношения. И только решившись на это сразу, решившись на это бесповоротно, ты сможешь осилить этот путь. Вопрос для человека, решившего стать монахом, уже не стоит. «Может быть» уже не бывает. Очень важно в этом деле – в постоянной исповеди, в очищении своей души – понять одну простую вещь. Предположим, появилась у тебя мысль о монашестве – не столь важно, хочешь ли этого ты, очень важно понять – хочет ли этого Бог. Если есть на то Божья воля, Господь Сам подскажет тебе, где найти то ядовитое болото, которое сожжёт в тебе то, что препятствует твоему монашеству. Подобно тому, как Захарии было больно расставаться со своей красотой, больно физически, решивший стать на путь монашества должен помнить о том, что процесс отсечения мирских соблазнов далеко не безболезненен. Но велика награда тому, кто осилит этот путь. Аминь.